От ассигнаций – к кредитным билетам
Первое описание бумажных денег, изготовленных в древнем Китае, сделал знаменитый итальянский путешественник Марко Поло в 1298 году в своей "Книге". В этой стране, в эпоху царствования династии Тан (609 – 907 г.г.), в обращении вначале были только медные деньги – монетки юань-пао. Вес одной юань-пао составлял 3,8 грамма. Затруднения в расчетах при совершении крупных торговых сделок послужили причиной выпуска денежного знака достоинством 10 000 юань-пао, изготовленного, кстати, на высококачественной бумаге. Именно они и считаются первыми бумажными денежными знаками, имевшими хождение на нашей планете.
Позже выпуск бумажных денег освоили и в других странах. Известно, что в 1294 году они появились у персов, а менее чем через полвека, в 1337 году – у японцев. В Европе пионером денежного обращения в бумажном виде считается швед Ю. Пальмструм, основавший в 1656 году ссудный и вексельный банк. Вскоре его примеру последовали во многих других государствах Старого Света. Об европейских новшествах тогда же прослышали и в России, но устойчивость многолетних традиций монетных платежей и чиновничий консерватизм долгое время тормозили освоение передовых финансовых технологий.
И все-таки жизнь настойчиво диктовала свои условия. Так, в результате Семилетней войны финансы Российской империи оказались в столь плачевном состоянии, что 25 мая 1762 года Петр III издал указ об учреждении Государственного банка с правом выпуска с 1 июня того же года денежных билетов достоинством 10, 50, 100, 500 и 1000 рублей. Но за три дня до открытия банка произошел дворцовый переворот – Петр III лишился престола, а все его благие намерения сгинули вместе с ним.
Наконец, 29 декабря 1768 года Государственный совет в присутствии императрицы Екатерины ІІ рассмотрел и одобрил "Манифест об установлении в обеих столицах России банков для вымена государственных ассигнаций". Правда сам документ был обнародован только 1 февраля 1769 года – эта дата и вошла в историю как день рождения российских бумажных денежных знаков. Конторы и коллегии получили право употреблять выпущенные ассигнации "в расход наравне с деньгами, только с тем предписанием, чтоб в платеже ассигнации составляли не более четверти платежа, разве именно кто просить будет, чтоб оных получить побольше". Как видим, на первых порах русские финансисты в этом вопросе вели себя крайне осторожно.
Ассигнация достоинством 25 рублей, на бумаге белого цвета, с водяным знаком. Так выглядели все номиналы денежных знаков Российской империи выпуска 1769-1785 годов. Все ассигнации были одного размера – 190х250 мм.
Следует сказать, что те ассигнации – банковские обязательства на получение монет – были одноцветными и сделаны из бумаги далеко не лучшего качества, чем не преминули воспользоваться существовавшие во все времена, как сейчас говорят, дельцы подпольного бизнеса. В потоке общей массы купюр вскоре стали появляться фальшивки. Подделкой государственных ассигнаций, оказалось, занимались не только "умельцы" из низших слоев общества, но и некоторые приближенные императрицы Екатерины II. Еще бы! Ведь выпущенные ассигнации вначале обеспечивались при обмене на монеты по весьма и весьма высокому курсу: 1 бумажный рубль равнялся 99 копейкам серебра. Но такое положение дел в денежном обращении долго продолжаться не могло. В конце XVIII века ассигнационный рубль стоил уже… 68 копеек серебром.
О конкретном факте изготовления фальшивых денег в тот период рассказывает Н.А. Энгельгардт в эссе "Шкловские ассигнации". В этом историческом повествовании указывается, что русские ассигнации 100-рублевого достоинства в октябре 1782 года были отпечатаны достаточно обеспеченными злоумышленниками в одном из помещений постоялого двора "Золотое яблоко", которое находилось в предместье Брюсселя. Затем их доставили в Россию, а именно в Шклов Могилевской губернии. (Напомним, что этот городок в числе иных восточных поселений и территорий Великого княжества Литовского был насильно присоединен в 1772 году к Российской империи в результате первого раздела Речи Посполитой – прим. авт.).Распространением фальшивок занялись генерал-майор Зорич и братья Зановичи.
Приехавший вскоре в Шклов князь Потемкин приказывает могилевскому губернатору Н.Б. Энгельгардту немедленно явиться в Дубровно, где находилась ставка фаворита императрицы, "по важнейшему и наискорейшему делу". Там Потемкин поведал губернатору о том, что когда он был у генерала Зорича, к нему на прием напросился местный меняла, предъявивший фальшивую ассигнацию. Рассмотрев банкноту, светлейший князь ничего подозрительного не заметил. Тогда посетитель указал на опечатку в слове ассигнация, где вместо буквы "н" стояла буква "и". Затем он пообещал, что через полчаса может принести несколько тысяч таких бумажек. На вопрос Потемкина, кто же их делает, посетитель ответил: "А графы Зановичи и Карлы Зоричевы и работают, и выпускают, и меняют". Далее князь Потемкин обсуждал с губернатором вопрос "как бы нам шкловских мастеров всей шайкой с поличным накрыть".
Потоки изготовления фальшивых денег шли вровень с эмиссиями государственных денежных знаков, а с конца XVIII века это вообще стало весьма распространенным явлением. Естественно, изготовление фальшивых ассигнаций наносило сильнейший урон экономике России, чем не могли обеспокоиться государственные чиновники. В секретном письме от 12 июня 1800 года генерал-прокурор П.Х. Обольянинов просит директора Ассигнационного банка П.С. Свистунова рассмотреть вопрос о "перемене настоящей формы ассигнаций, поскольку подделка бумажных денег есть беспрерывное подражание оному образцу, который час от часу… открывает более легкости и способов к злоумышленному побуждению" [1].
Назрела необходимость замены старых ассигнаций новыми, более трудоемкими в исполнении, а потому невозможными для подделки. Комиссия, созданная для подготовки обмена ассигнаций, 22 декабря 1800 года представила Павлу I доклад, в котором, в частности, предлагалось:
- Печатать все ассигнации на белой бумаге. При сохранении прежних водяных знаков изменить формат некоторых номиналов ассигнаций и для каждого из них ввести свой шрифт и "бортики разных фигур"(рисунки прилагаются).
- Улучшить качество бумаги (прилагаются образцы, предложенные фабрикантом А.В. Ольхиным, с "умноженным количеством шелка").
- Чтобы нельзя было определить количество бумажных денег в обращении, каждый год начинать новую нумерацию купюр каждого достоинства.
- Для затруднения подделки штемпелевать на обороте ассигнации клеймо из фигурно связанных букв "Г.Д.А.В.", что означает – Главный Директор Ассигнационного Банка [2].
Но, как и в случае с вводом первых ассигнаций, дело застопорилось из-за очередного дворцового переворота. Павел I погиб от рук заговорщиков, а все его начинания и замыслы сын-император отменил, действуя на первых порах по принципу: "вопреки, либо вовсе наоборот". Однако вскоре, выслушав доклад российского казначея А.И. Васильева, на заседании Государственного совета 4 апреля 1801 года Александр I признал: "перемена ассигнаций может действительно быть полезной" [2].
Уже 16 мая 1801 года были утверждены первые исправленные рисунки ассигнаций. Полностью процесс разработки внешнего вида денежных знаков нового образца был завершен в 1802 году, но внедрения более сложных рисунков на деньгах пришлось ожидать еще несколько лет.
Ассигнация достоинством 25 рублей 1811 года, кремового цвета, с водяным знаком, 135х185 мм. Данный экземпляр – наполеоновская подделка.
После Отечественной войны 1812 года денежный кризис в России вновь обострился. Курс бумажного рубля упал до 20 копеек серебром. К этому финансовому коллапсу приложил свою руку и Наполеон Бонапарт. Он, кстати, всегда возил в своем армейском обозе массу поддельных денег тех стран, с которыми воевал. Неудивительно, что в Варшаве им был обустроен "настоящий монетный двор" по производству фальшивых российских денег. Имеются сведения, что и в Москву Наполеон прибыл с печатным станком для изготовления поддельных банкнот. Некоторые историки считают, что фальшивые ассигнации печатались привезенными сюда "мастерами" в специально приспособленном для этого помещении на Преображенском кладбище. Впрочем, это всего лишь одна из существующих версий о местонахождении подпольной мастерской, но факт появления в обращении огромного количества фальшивых ассигнаций наличие такого производства подтверждает с очевидной достоверностью.
Примечательно, что генерал-фельдмаршалу Кутузову 13 января 1813 года царским правительством было дано распоряжение, чтобы русские войска расплачивались с населением всех областей Пруссии и Германии (занятых ими во время похода на Париж) именно этими обесцененными ассигнациями. Для обмена этих ассигнаций на звонкую монету были открыты меняльные конторы в Берлине, Бромберге, Калише, Кенигсберге, и Франкфурте-на-Майне, выдававшие взамен ассигнаций… квитанции, платежи по которым должны были производиться… в Гродно, Вильно, Варшаве и Петербурге.
После той войны количество фальшивых денег в обращении приняло такие размеры, что в 1817 году российское министерство финансов вынуждено было прекратить выпуск новых ассигнаций, и распорядилось выдавать подлинные кредитные билеты... лишь взамен сдаваемых фальшивок. Тогда же министр финансов Гурьев распорядился выкупать и сжигать ассигнации, что привело к уменьшению их массы в обращении с 836 миллионов рублей в 1818 году до 596 миллионов рублей в 1823 году. Примечательно, что из ассигнационных выпусков того времени в собраниях коллекционеров чаще встречаются наполеоновские фальшивки, нежели подлинные денежные знаки. Следует сказать, что подделки отличаются от оригинальных ассигнаций гораздо лучшим качеством бумаги и не уступают подлинникам в совершенстве изготовления. Однако выявить их довольно легко – по орфографическим ошибкам в тексте. Так, например, в слове "государственной" вместо буквы "д" была напечатана буква "л". Схожее начертание этих букв в совокупности с отсутствием таковых в "латинице" сыграло с французскими граверами злую шутку. Встречаются экземпляры фальшивок с такой же опечаткой в слове "ходячей", когда оно превратилось в несуществующее слово "холячей". Поэтому на некоторых поддельных ассигнациях, например, на "50-рублевках", можно встретить обе опечатки сразу. И еще один немаловажный нюанс отличает все без исключения подделки. Если внимательно присмотреться, то можно заметить, что подписи на настоящих деньгах сделаны чернилами от руки, а на фальшивках – они пусть и мастерски, но литографированы. Впрочем, серьезное исследование открывает и другие отличия. Наиболее полное описание признаков недостоверности "русских ассигнаций" французского производства было дано научным сотрудником Нумизматического отдела Государственного Эрмитажа М.Б. Маршак в ее статье "Наполеоновские подделки русских ассигнаций" (Труды Эрмитажа. Т. XXVI).
Ассигнация достоинством 50 рублей 1808 года, белого цвета, с водяным знаком, 185х130 мм. Данный экземпляр – наполеоновская подделка.
Следует признать, что в обращение вбрасывалось немало и других подделок. Благодаря развитию техники печатного производства, некоторые фальшивомонетчики добивались такого сходства с оригинальными деньгами, что выявить подделку позволял только специальный анализ. Любые действия по изготовлению и сбыту фальшивых денег во все времена считались тягчайшим преступлением и влекли за собой суровое наказание не только в виде лишения свободы на длительные сроки – нередко такие судебные процессы завершались вынесением смертного приговора виновным. И все-таки пагубная страсть толкала махинаторов на все новые и новые попытки неправедной наживы. Именно это обстоятельство, то есть стремление государства обеспечить невозможность подделки своих казначейских билетов, способствовало выпуску в обращение все более и более совершенных в художественном и технологическом исполнении банкнот.
Так, например, к началу 1914 года на территории Российской империи находились в обращении Государственные кредитные билеты достоинством 1, 3, 5 ,10, 25, 100 и 500 рублей, которые свободно разменивались на золото. Для того времени эти банкноты были весьма и весьма качественными в плане технической защиты и, что немаловажно, имели высокой степени художественное оформление.
1. Российский государственный исторический архив.д. 1374, оп. 3; д. 2494, л. 2—9 об.
2. Архив Государственного Совета. т. 3, ч. 2, с. 699—701.
